Transcript
Ngofeen: There was a time when Cédric Herrou wouldn’t have considered himself an activist. He’s a small-scale olive farmer, or paysan, high up on a hill in the Vallée de la Roya, in the Maritime Alps. But that was before 2015, the year everywhere he turned he started seeing migrants: he saw them struggling up the mountain roads, looking for something to eat or somewhere to sleep.
Cédric: Je me sentais responsable. Je devais aider. À mon avis, un paysan doit être responsable de son territoire. Je devais surtout aider la Vallée de la Roya, parce que c’est un espace public.
Ngofeen: The migrants were mostly from Sudan, Eritrea, and Ethiopia. They’d crossed over the border from Italy on foot, which was just a few kilometers away. Cédric got to know some of them and found himself offering them shelter on his farm. Soon, hundreds of men, women, and children started showing up at his house.
Cédric: Même si ce n’est pas très confortable, tout le monde se sent bien ici. On ne pose pas de questions aux gens sur leur passé. Ma principale motivation, c’est l’intégrité et la reconnaissance de tous. Ce sont des personnes, pas des « migrants ».
Ngofeen: This principled view of migrants as individuals with rights would lead Cédric down a difficult path. He would challenge his neighbors, his fellow citizens, and end up in court, defending the values enshrined in the French Constitution.
Ngofeen: Bienvenue and welcome to the Duolingo French Podcast — I’m your host, Ngofeen Mputubwele. Every episode, we bring you fascinating true stories to help you improve your French listening and gain new perspectives on the world. The storyteller will be using intermediate French and I will be chiming in for context in English. If you miss something, you can always skip back and listen again — we also offer full transcripts at podcast.duolingo.com. For this episode, Cédric’s narration is read by a voice actor.
Cédric: Je m’appelle Cédric Herrou. J’ai 40 ans. Je cultive 350 oliviers dans la vallée de la Roya, dans le sud-est de la France, à quinze minutes en voiture de l’Italie.
Ngofeen: He doesn’t like to be called a “farmer,” because to him, that’s a job, and a job is to make money. That’s not what Cédric is about. That’s why he calls himself “un paysan.”
Cédric: Je préfère « paysan » parce que j’appartiens à la terre. Il y a un deal entre la terre et moi. Pour moi, un paysan c’est quelqu’un qui ne fait pas beaucoup, mais qui est pragmatique. Je développe un mode de vie simple, indépendant, dans la nature.
Ngofeen: Cédric hadn’t always lived in the countryside. He was born in Nice, where he and his brother grew up in l’Ariane, a poor neighborhood with mostly French Muslim families and recent immigrants. He noticed early on that his neighborhood had outsider status within Nice, and a lot of that had to do with money and skin color.
Cédric: On formait des groupes de jeunes, pour protéger notre territoire, notre quartier, notre identité. J’ai appris à me battre. J’ai vite compris que le reste de la société allait toujours nous condamner parce que nous venions de l’Ariane. Même moi, un blanc, je sentais que les gens qui représentent la « vraie France » ne m’acceptaient pas.
Ngofeen: As a child, Cédric despised school. He felt like his teachers were hypocrites for telling students they all had an equal chance to succeed, when he could see, looking around, that it wasn’t true.
Cédric: Alors souvent, je n’allais pas à l’école. Je roulais à vélo, je faisais des cabanes dans les arbres. Aujourd'hui, mon rêve est devenu une réalité : je vis dans une cabane géante, au milieu des arbres.
Ngofeen: Cédric’s 150-year-old farmhouse made of simple stone with a broken tile roof, is up a narrow and winding mountain road.
Cédric: On voit que c’est pauvre, artisanal, avec des imperfections. On a l’impression d’être sur une île, comme Robinson Crusoé. On est loin de tout, mais aussi au milieu de tout.
Ngofeen: Cédric lived far from issues that affected mainstream France until November 13, 2015, when terrorist attacks killed 130 people in Paris. Many of the attackers came from outside of France, and far-right politicians used the attacks to speak out against migrants. Police started boarding trains and spot-checking passports.
Cédric: Officiellement, on justifie la fermeture des frontières comme une mesure anti-terroriste. Le gouvernement ne dit pas que c’est pour empêcher l’immigration. Mais la vraie raison est anti-migratoire.
Ngofeen: That autumn, refugees started pouring into France, mostly across the Italian border. One day, Cédric was driving on a road by the Mediterranean. He saw young men standing on boulders, threatening to jump into the sea as police tried to catch them. It shocked him, but he drove on.
Cédric: De plus en plus de personnes essaient de passer en France. Et je vois que de plus en plus de policiers viennent dans la région.
Ngofeen: But a few months later, Cédric saw a family of migrants hitchhiking on a mountain road near his home. He stopped for them and asked where they were trying to go.
Cédric: Deux parents et leurs enfants. Je les emmène avec moi, ils ne parlent pas français.
Ngofeen: Cédric thinks they were from Sudan or Eritrea, but can’t quite remember. They had passed through Libya and managed the dangerous Mediterranean crossing before arriving in Europe.
Cédric: J’arrive à comprendre qu'ils veulent aller à la gare dans le village près de chez moi. Je les emmène. On ne parle pas la même langue, mais nous nous entendons bien. Je commence à comprendre leur situation.
Ngofeen: Cédric understood they were afraid they’d get picked up by the police. He brought them to the train station to take a train headed for Nice. Then he gave them his phone number. “If you’re in trouble, call me,” he told them.
Cédric: Ils n’arrivent pas jusqu’à Nice. La police vérifie leur identité et les arrête en chemin.
Ngofeen: The police raided the train, picked them up, and deported them to Italy. Later that day, the family called Cédric from the Italian border town of Ventimiglia, which the French call Vintimille.
Cédric: Ils m’appellent et me disent : « On est à Vintimille, dans une église, l'église San Antonio ». Le responsable de l’église s’appelle Don Rito. C’est un prêtre colombien. Il a ouvert les portes de son église pour les plus fragiles, les familles, les femmes, les enfants. Je pars à Vintimille pour retrouver cette famille et les emmener quelque part.
Ngofeen: In Vintimille, Cédric witnessed the severity of the migrant crisis. There were so many people. Families crammed into converted bedrooms with strangers, or sleeping in the open air. He saw parents who were powerless to help their children, even to make them something to eat.
Cédric: Ça doit être très difficile pour eux. Quand on est petit, on regarde ses parents comme s’ils pouvaient tout faire, comme s’ils pouvaient s'occuper de nous. Et là, les parents sont bloqués, sans pouvoir décider de leur futur. J'ai de la sympathie pour les parents. Quand je les regarde, je vois leur confusion, et leur honte.
Ngofeen: Cédric found the family he had driven to the train station, and he brought them to his house, where they stayed for a week. He contacted a local nonprofit, “Roya citoyenne”, and together, they organized a trip for the family to go north, where people are more welcoming to migrants than at the border.
Cédric: Je dois les aider à partir de ce lieu sains et saufs. Ici, les policiers ne respectent pas le droit. Ils arrêtent les gens et les renvoient en Italie. Ici, il y a beaucoup de personnes d’extrême-droite, de néo-fascistes. Donc, on essaie d’envoyer les gens vers d’autres départements.
Ngofeen: That was the first time Cédric helped a family cross the border or frontière, but it wasn’t the last. On the French side, evading the police was a challenge. He had friends who would drive ahead to report back on which roads were open. He used a cell phone signal scrambler to keep his location hidden and avoid surveillance.
Cédric: Je sais très bien comment aider les gens à passer. Nous sommes très bien organisés. À chaque passage, il faut éviter la police, prendre une décision très vite… J’aime cette énergie et cette montée d'adrénaline.
Ngofeen: But one day, Cédric was driving towards his home with a car full of men, women and children when the police started following them.
Cédric: J'entends leur sirène. Ils me forcent à stopper le véhicule. Ils me disent : « Ne bouge pas ! Montre-nous tes mains ! » Ils pointent une arme vers moi. Je leur dis : « Il y a des enfants à l'intérieur ! On n'a pas d'armes ! »
Ngofeen: For the first time, Cédric was detained for 24 hours by the police, which is called une garde à vue in France. He was searched, left in a cell with the light on all night, interrogated at random. He lost track of time in there. He was alone and afraid.
Cédric: Bien sûr, ils prennent mon téléphone, ma montre. Ils cherchent la méthode la plus adaptée pour me faire parler. La méthode brusque. Les deux policiers qui jouent les rôles du méchant et du gentil. Pendant cette première garde à vue, j'ai peur.
Ngofeen: The police especially wanted to know whether Cédric had been paid to help the refugees, either by an outside group or by the migrants themselves. He told them the truth: no. He hadn’t.
Cédric: Je dis clairement pourquoi je le fais : « J'habite dans cette vallée, et en bas de chez moi, je vois des personnes, des enfants, qui risquent leur vie. Je les emmène pour les protéger, pour qu’ils gardent leur intégrité, leur dignité. »
Ngofeen: Cédric was finally released without any charges. In France, it is legal to assist refugees for humanitarian reasons, as long as money is not exchanged.
Cédric: Alors, parce que je suis assez sûr de moi, je continue de transporter des personnes.
Ngofeen: As word of Cédric’s civil disobedience started to spread, he worried about what his neighbors would say. But instead of confronting him, locals simply asked, “Why are you working alone?” They even took up a collection and helped him buy a nine-passenger van.
Cédric: Je comprends de plus en plus que l'État français agit de façon illégale. Et je suis horrifié. Obliger des familles à se mettre en danger pour des raisons politiques, je trouve ça absurde et choquant. Les gens essaient toujours de venir en France, même s’ils risquent leur vie.
Ngofeen: People were deported for entering France without a visa — the legal term is “en situation irrégulière.” Some also died in the process. Since 2016, at least nineteen migrants have died in the border valley where Cédric lives.
Cédric: Des migrants sont électrocutés sur le toit des trains. Ils sont tués par des voitures. Ils tombent dans des précipices. Il y a aussi des personnes qui sont mortes, mais qui n’ont pas été identifiées.
Ngofeen: The real breaking point, for Cédric, came with the death of Milet Tesfamariam, a 17-year-old Eritrean girl who was killed by a truck inside a tunnel as she was trying to cross from Italy into France. She was with her family.
Cédric: Voir cette scène, c’est ce qui m’a le plus marqué. Je ne connaissais pas cette fille. Après la mort de Milet, je me suis dit : « OK, maintenant je m’engage complètement. Je dois faire quelque chose. »
Ngofeen: That’s when Cédric started letting people stay at his home. At first, just a few found their way to his remote cabin outside of town. He didn’t turn anyone away. But then another 10, another 40…
Cédric: Ils sont de plus en plus nombreux. Je ne sais pas quoi faire, on n’a pas le nécessaire pour tout le monde. Un matin, je me lève. Il pleut. Je vois, à l’extérieur, environ 80 personnes autour de ma maison. Ils ont dormi sous la pluie, par terre. Je me dis : « C'est pas possible. » Je n’y arrive plus.
Ngofeen: Fortunately, a friend moved in with him to help — a woman named Lucile. She helped reassure the young girls who were staying there. They found a nurse to care for people’s injuries. They established house rules and meal times. And they spent hours building cases for asylum. Between April and September 2017, 1,400 people crossed Cédric’s threshold. On the busiest day, 250 people showed up.
Cédric: Les gens dorment par terre, sur le toit, partout, partout. Ils cuisinent tous sans s'arrêter. Ils recommencent à faire des gestes simples. Par exemple, préparer de la nourriture pour leurs enfants, ou décider de l’heure du repas. Ils retrouvent leur dignité.
Ngofeen: With the help of volunteers, Cédric erected an open-air kitchen. Then in 2018 they helped to build five wooden cabins and added an extra outdoor bathroom. When Cédric ran out of room, neighbors stepped up to house the migrants. Everybody helped: punk anarchists and middle-class professionals, lawyers and retirees.
Cédric: Je comprends que chacun le fait pour des raisons différentes. Parfois, aider les autres, c’est compliqué. Il y a des limites. Mais à un moment, une centaine de personnes m'aident concrètement. Ils hébergent des gens chez eux.
Ngofeen: Meanwhile, the authorities were turning up the heat on Cédric. Between 2016 and 2018, he was taken into police custody ten times and subjected to six search and seizures. Once, they even sent 40 officers to raid his property. They used battering rams to smash campers and cut down tents.
Cédric: Ils entrent en tenue de protection, avec des grosses armes à feu. Comme s'ils entraient chez un terroriste.
Ngofeen: Cédric has had phones, computers, money, and documents seized. Police took his van. But the action that finally got him charged with a crime was one he organized with other activists in October 2016. It was born of an overwhelming feeling of desperation and exhaustion.
Cédric: Je dors deux heures par nuit, je suis si fatigué que je ne me rappelle plus ce que j'ai fait le matin même. Je passe mon temps à faire des allers-retours en voiture vers Nice et Marseille. Je n'arrive plus à réfléchir. Je ne sais plus quoi faire. Je dis à Lucile : « Il faut qu'on arrête. »
Ngofeen: Cédric, Lucile and their fellow activists were spending most of their time helping two groups of people that should, by law, be under the care of the French government: minors, or mineurs, and asylum-seekers, or demandeurs d’asile. Instead, these vulnerable people were being deported.
Cédric: C'est illégal d'arrêter et d'expulser des demandeurs d'asile. C'est illégal de renvoyer des mineurs isolés, séparés de leurs parents. C'est grave. Ce sont des enfants qui essayent d’échapper à la guerre.
Ngofeen: They formed a plan to make some noise about what they were seeing. To get the word out in the press, and get the attention of politicians. They would take over an abandoned building, a squat, and stage a political action there.
Cédric: Ce squat, c'est une action politique. On veut que l’État s’occupe des mineurs qui sont seuls et des demandeurs d'asile. On veut le respect de la loi, tout simplement.
Ngofeen: They snuck into an old building near the railway station at night with all the unaccompanied minors who needed care from child social welfare services, or l'Aide sociale à l'enfance. They tipped off the press. The next morning, at 7 a.m., police came to evacuate them all.
Cédric: L’évacuation se passe dans le calme. Un bus arrive et prend tous les jeunes. L'Aide sociale à l'enfance s’occupe d’eux.
Ngofeen: Cédric’s action landed him in the New York Times and made headlines across France. The children were taken into the care of the state. That was the goal. But Cédric told the police that he had helped hundreds of migrants cross into France. So the cops arrested him.
Cédric: Moi, je dis que je suis fier. J’ai aidé 200 personnes à passer la frontière. Mais je suis arrêté. Ce squat est à l'origine du procès que tout le monde connaît.
Ngofeen: In the lead-up to his trial, Cédric received about 30 death threats in the mail with graphic and disturbing imagery.
Cédric: Les reportages m'ont aidé, mais ça peut être dangereux aussi. Des menaces racistes arrivent, des messages envoyés en ligne et des lettres écrites à la main… Je comprends tout de suite que cela vient des groupes d'extrême-droite, qui sont nombreux dans les Alpes-Maritimes.
Ngofeen: Cédric was ultimately charged with aiding foreign persons to enter France without legal standing. Colloquially, French activists call this “le délit de solidarité” — the crime of solidarity.
Cédric: C’est-à-dire qu’aider les autres devient un crime. Malheureusement, c’est devenu de plus en plus fréquent ces dernières années.
Ngofeen: In his first court appearance, in early 2017, a sympathetic judge levied a fine of 3,000 euros and let Cédric go. But the prosecution appealed the sentence. At the appeal, with hundreds of supporters gathered outside the courthouse, Cédric made his stand: “I am a Frenchman,” he told the court.
Cédric: Des visiteurs viennent ici pour une certaine image de la France. La France, c’est le pays des droits de l'homme. Nous avons des valeurs à défendre.
Ngofeen: In August 2017, the appeals court delivered their verdict. They found him guilty, but his sentence was suspended to prevent him from serving any jail time.
Cédric: C'est une victoire, et je suis libre. Mais ce n'est pas fini.
Ngofeen: Cédric wasn’t the only activist in France facing fines and prison time for helping migrants. In 2018, he asked for a hearing before the Conseil Constitutionnel, a nine-person group that can intervene if a French law doesn’t adhere to the Constitution.
Cédric: J'ai le droit de poser une question au Conseil Constitutionnel : « Est-ce que le délit de solidarité n’est pas contradictoire avec nos valeurs républicaines ? Après tout, elles sont basées sur la devise française — Liberté, Égalité, Fraternité — notamment le mot “fraternité”. »
Ngofeen: “Doesn’t this so-called crime of solidarity contradict what our French Republic stands for Liberty, Equality, and Fraternity?” he asked. Cédric and his lawyers argued that the way the law had been interpreted ran counter to those values. And in August 2018, the constitutional court agreed with him.
Cédric: Le Conseil Constitutionnel répond favorablement ! C'est formidable ! Cela signifie : on ne peut pas incriminer des personnes qui transportent des gens sur le territoire français, même des migrants sans-papiers.
Ngofeen: The court suspended Cédric’s previous sentence. In their decision, the judges stressed the principle of Fraternité in the French Constitution. They wrote that it should shield the actions of humanitarians. It set a major precedent for anyone wishing to help migrants inside France’s borders — but not for activists helping them cross the border, which is still illegal.
Cédric: Aujourd'hui, les jeunes sont moins systématiquement renvoyés en Italie. Et c'est en partie grâce à nous.
Ngofeen: Today, things are on better footing for Cédric. He and his friends created their own nonprofit and for the first time, they are well funded. They offer social, legal and professional assistance to migrants. What Cédric wants more than anything is for people in Europe to stop pretending that the migrant problem will go away if Europe closes its borders.
Cédric: Expulser les gens qui aujourd'hui voudraient venir chez nous, c'est être complice de meurtre. Les gens meurent en Méditerranée. La France ne peut pas se permettre ça.
Ngofeen: Cédric Herrou faces a new trial in the upcoming months over his actions at the squat in 2016. His lawyer hopes to have the case dismissed. He and his friends continue to work with their nonprofit, which is called “Défends ta citoyenneté”, or Defend Your Citizenship.
Ngofeen: This story was produced by Cerise Maréchaud, a journalist based in Paris. Cédric Herrou’s narration was read by French actor Jacques Obadia.
Ngofeen: Было время, когда Седрик Эрроу не считал себя активистом. Он мелкий фермер по выращиванию оливок, крестьянское золото , высоко на холме в долине Роя, в Приморских Альпах. Но это было до 2015 года, везде, где он отворачивал его от мигрантов: он видел, как они боролись по горным дорогам, искали что-нибудь поесть или где-нибудь поспать.
Седрик: Я чувствовал ответственность. Я должен был помочь. На мой взгляд, фермер должен нести ответственность за свою территорию. Я должен был помочь долине Роя, потому что это общественное пространство.
Ngofeen: мигранты были в основном из Судана, Эритреи и Эфиопии. Они пересекли границу Италии пешком, которая находилась всего в нескольких километрах. Седрик познакомился с некоторыми из них и предлагает им приют на своей ферме. Вскоре сотни мужчин, женщин и детей начали появляться в его доме.
Седрик: Даже если это не очень удобно, всем здесь хорошо. Мы не задаем людям вопросы об их прошлом. Моя главная мотивация - честность и признание всех. Это люди, а не "мигранты".
Ngofeen: Это принципиальный взгляд на трудящегося-мигранта, ведущего в своей карьере. Он бросит вызов своим соседям, своим согражданам и в конечном итоге окажется в суде, защищая ценности, закрепленные во французской Конституции.
Ngofeen: Добро пожаловать на французский подкаст Duolingo - я ваш хозяин, Ngofeen Mputubwele. В каждом эпизоде мы рассказываем вам захватывающие правдивые истории, которые помогут вам улучшить ваше французское слушание и получить новые взгляды на мир. Рассказчик будет использовать средний английский, и я буду говорить о контексте на английском языке. Если вы что-то упустили, вы всегда можете вернуться и прослушать еще раз - мы также предлагаем полные стенограммы на podcast.duolingo.com . В этом эпизоде рассказ Седрика читается голосовым актером.
Седрик: Меня зовут Седрик Эрроу. Мне 40 лет. Я выращиваю 350 оливковых деревьев в долине Роя, на юго-востоке Франции, в пятнадцати минутах езды от Италии.
Ngofeen: Он не хочет, чтобы его называли «фермером», потому что это работа, а работа - зарабатывать деньги. Это не то, о чем Седрик. Вот почему он называет себя "крестьянином".
Седрик: Я предпочитаю "крестьянин", потому что я принадлежу к земле. Между мной и землей есть сделка. Для меня фермер - это тот, кто мало делает, но прагматичен. Я разрабатываю простой, независимый образ жизни на природе.
Ngofeen: Седрик не всегда жил в сельской местности. Он родился в Ницце, где он вырос в Ариане, бедном районе, в котором в основном были французские мусульманские семьи и недавние иммигранты. Он заметил, что он был в середине дня, и имел много общего с деньгами и цветом кожи.
Седрик: Мы сформировали группы молодых людей, чтобы защитить нашу территорию, наш район, нашу идентичность. Я научился бороться. Вскоре я понял, что остальная часть общества всегда будет осуждать нас, потому что мы пришли из Ариан. Даже белый человек чувствовал, что люди, которые представляют «настоящую Францию», не приняли меня.
Ngofeen: В детстве Седрик презирал школу. Он чувствовал, что его учителя были лицемерами за то, что они говорили студентам, что они имеют равные шансы на успех, когда он мог видеть, оглядываясь по сторонам, что это неправда.
Седрик: Очень часто я не ходил в школу. Я ехал на велосипеде, я делал дома на деревьях. Сегодня моя мечта стала реальностью: я живу в гигантской хижине среди деревьев.
Ngofeen: 150-летний фермерский дом Седрика, сделанный из простого камня с сломанной черепичной крышей, является узкой и извилистой горной дорогой.
Седрик: Мы видим, что он бедный, хитрый, с недостатками. Такое ощущение, что ты на острове, как Робинзон Крузо. Мы далеко не все, но и в середине всего.
Ngofeen: Седрик жил далеко от проблем, которые затрагивали основную Францию, до 13 ноября 2015 года, когда в результате терактов в Париже погибло 130 человек. Многие из нападавших прибыли из-за пределов Франции, и крайне правые политики использовали нападения на мигрантов. Полиция начала садиться на поезда и проверять паспорта.
Седрик: Официально закрытие границ оправдано как антитеррористическая мера. Правительство не говорит, что это для предотвращения иммиграции. Но настоящая причина - это миграция.
Ngofeen: Той осенью беженцы начали вливаться во Францию, в основном через итальянскую границу. Однажды Седрик ехал по дороге по Средиземному морю. Он увидел молодых людей, стоящих на валунах, угрожающих прыгнуть в море, когда полиция пыталась их поймать. Это шокировало его, но он поехал дальше.
Седрик: Все больше и больше людей пытаются переехать во Францию. И я вижу, что все больше и больше полицейских приходят в этот район.
Ngofeen: Несколько месяцев спустя Седрик увидел семью мигрантов, путешествующих автостопом по горной дороге недалеко от его дома. Он остановился у них и спросил, куда они пытаются пойти.
Седрик: двое родителей и их дети. Я беру их с собой, они не говорят по-французски.
Ngofeen: Седрик думает, что они из Судана или Эритреи, но не может вспомнить. Они прошли через Ливию и управляли опасным средиземноморским переходом до прибытия в Европу.
Седрик: Я могу понять, что они хотят пойти на станцию в деревне недалеко от моего дома. Я забираю их. Мы не говорим на одном языке, но мы хорошо ладим. Я начинаю понимать их ситуацию.
Ngofeen: Седрик понимал, что они боятся, что их заберут в полицию. Он привел их на вокзал, чтобы сесть на поезд, направляющийся в Ниццу. Затем он дал им свой номер телефона. «Если у тебя проблемы, позвони мне», - сказал он им.
Седрик: Они не прибывают до Ниццы. Полиция проверяет их личности и останавливает их на пути.
Ngofeen: Полиция совершила налет на поезд, подобрала их и депортировала в Италию. Позже в тот же день семья позвонила Седрику из итальянского приграничного города Вентимилья, который французы называют Вентимилья .
Седрик: Мне звонят и говорят: «Мы в Вентимилье, в церкви Сан-Антонио». Главой церкви является Дон Рито. Он колумбийский священник. Он открыл двери своей церкви для самых хрупких, семей, женщин, детей. Я собираюсь в Вентимилья, чтобы найти эту семью и взять их куда-нибудь.
Ngofeen: В Вентимилья Седрик стал свидетелем тяжести кризиса мигрантов. Там было так много людей. Семьи с незнакомцами, золото спит на свежем воздухе. Он видел родителей, которые были бессильны помочь своим детям, даже заставить их что-нибудь поесть.
Седрик: Это должно быть очень сложно для них. Когда мы маленькие, мы смотрим на наших родителей, как будто они могут сделать что-нибудь, как если бы они могли заботиться о нас. И там родители заблокированы, не имея возможности решить свое будущее. Я сочувствую родителям. Когда я смотрю на них, я вижу их замешательство и стыд.
Ngofeen: Седрик нашел семью, которую он отвез на вокзал, и привел их к себе домой, где они пробыли неделю. Он связался с местной некоммерческой организацией «гражданин Роя» , и вместе они организовали поездку в семью, чтобы отправиться на север, где люди более приветливы к мигрантам, чем к границе.
Седрик: Я должен помочь им в этом месте в целости и сохранности. Здесь полиция не соблюдает закон. Они останавливают людей и отправляют их обратно в Италию. Здесь много ультраправых, неофашистских людей. Итак, мы стараемся отправлять людей в другие отделы.
Ngofeen: Это был первый раз, когда Седрик помог семье пересечь границу или границу , но это не было последним. С французской стороны уклонение от полиции было проблемой. У него были друзья, которые ехали вперед, чтобы сообщить, какие дороги открыты. Он использовал сигнал мобильного телефона, чтобы скрыть свое местоположение и избежать наблюдения.
Седрик: Я очень хорошо знаю, как помочь людям пройти. Мы очень хорошо организованы. На каждом проходе избегайте полиции, принимайте решение очень быстро ... Мне нравится эта энергия и этот выброс адреналина.
Ngofeen: Но однажды Седрик поехал к мужчинам, женщинам и детям, когда полиция начала преследовать их.
Седрик: Я слышу их сирену. Они заставляют меня остановить автомобиль. Они говорят мне: «Не двигайся! Покажи нам свои руки! Они направляют оружие на меня. Я говорю им: «Внутри есть дети! У нас нет оружия! "
Ngofeen: Впервые Седрик был задержан на 24 часа полицией, которая называется задержанием во Франции. Его обыскали, оставили ночью, допрашивали наугад. Он потерял счет времени там. Он был один и боялся.
Седрик: Конечно, они берут мой телефон, мои часы. Они ищут наиболее подходящий способ заставить меня говорить. Крутой метод. Два полицейских, которые играют роли плохого парня и хорошего парня. Во время этой первой опеки мне страшно.
Ngofeen: Полиция особенно хотела знать, если им платят, чтобы помочь беженцам, или внешней группой или самими мигрантами. Он сказал им правду: нет. Он не имел.
Седрик: Я четко говорю, почему я это делаю: «Я живу в этой долине, и на дне моего дома я вижу людей, детей, рискующих своей жизнью. Я беру их, чтобы защитить их, сохранить их целостность, их достоинство. "
Ngofeen: Седрик был наконец освобожден без каких-либо обвинений. Во Франции законно помогать беженцам по гуманитарным соображениям, если деньги не обмениваются.
Седрик: Итак, потому что я уверен в себе, я все еще ношу с собой людей.
Ngofeen: Когда стало известно о гражданском неповиновении Седрика, он беспокоился о том, что скажут его соседи. Но вместо того, чтобы противостоять ему, местные жители просто спросили: «Почему ты работаешь один?» Они даже взяли коллекцию и помогли ему купить фургон с девятью пассажирами.
Седрик: Я все больше понимаю, что французское государство действует незаконно. И я в ужасе. Заставляя семьи подвергать себя опасности по политическим причинам, я нахожу это абсурдным и шокирующим. Люди всегда пытаются приехать во Францию, даже если они рискуют своей жизнью.
Ngofeen: Люди были депортированы для въезда во Францию с визой - юридический термин «в нестандартной ситуации». Некоторые также погибли в процессе. С 2016 года в приграничной долине, где живет Седрик, погибло не менее девятнадцати мигрантов.
Седрик: Мигранты казнены на электрическом стуле на крыше поездов. Они убиты машинами. Они падают в пропасти. Есть также люди, которые умерли, но не были идентифицированы.
Ngofeen: Настоящий переломный момент для Седрика наступил со смертью Милет Тесфамариам, 17-летней эритрейской девочки, которая была убита грузовиком в туннеле, когда она пыталась пересечь Италию во Францию. Она была со своей семьей.
Седрик: Видя эту сцену, это то, что поразило меня больше всего. Я не знал эту девушку. После смерти Милета я сказал себе: «Хорошо, теперь я полностью посвящаю себя. Я должен что-то сделать. "
Ngofeen: Именно тогда Седрик начал позволять людям оставаться дома. Сначала лишь немногие нашли свой путь в его отдаленную хижину за пределами города. Он никого не отвергал. Но потом еще 10, еще 40 ...
Седрик: Их становится все больше и больше. Я не знаю, что делать, у нас нет необходимого для всех. Однажды утром я встаю. Идет дождь Я вижу около 80 человек вокруг моего дома. Они спали под дождем, на полу. Я говорю себе: «Это невозможно. Я не могу сделать это больше.
Ngofeen: К счастью, друг помог ему - женщина по имени Люсиль. Она помогла успокоить девушек, которые там жили. Они нашли медсестру для ухода за травмами людей. Они устанавливают правила дома и время приема пищи. И они часами строят дела о предоставлении убежища. С апреля по сентябрь 2017 года 1400 человек перешли порог Седрика. В самый напряженный день пришли 250 человек.
Седрик: Люди спят на полу, на крыше, везде, везде. Все они готовят без остановки. Они снова начинают делать простые вещи. Например, приготовьте еду для своих детей или определите время приема пищи. Они возвращают свое достоинство.
Ngofeen: С помощью волонтеров Седрик установил кухню под открытым небом. Затем в 2018 году они добавили дополнительную ванную комнату на открытом воздухе. Когда Седрик выбежал из комнаты, соседи подошли, чтобы разместить мигрантов. Помогали все: панк-анархисты и профессионалы среднего класса, юристы и пенсионеры.
Седрик: Я понимаю, что все делают это по разным причинам. Иногда помогать другим сложно. Есть ограничения. Но в один прекрасный момент, сто человек помогают мне конкретно. Они принимают людей дома.
Ngofeen: Тем временем власти разгорались с Седриком. В период с 2016 по 2018 год он был арестован под стражей в полиции и сообщил о шести обысках и изъятиях. Однажды они даже чувствуют, что 40 офицеров совершают набег на его имущество. Они разбивали отдыхающих и рубили палатки.
Седрик: Они приходят в защитном снаряжении, с большими пистолетами. Как будто они входили в дом террориста.
Ngofeen: у Седрика были изъяты телефоны, компьютеры, деньги и документы. Полицейские забрали его фургон. Но действие наконец началось в начале года.
Седрик: Я сплю два часа ночи, я так устала, что не могу вспомнить, что я сделала этим утром. Я провожу время в поездках в Ниццу и Марсель. Я не могу больше думать. Я не знаю, что делать дальше. Я говорю Люсиль: «Мы должны остановиться. "
Ngofeen: Седрик, Люсиль и их коллеги-активисты проводили большую часть своего времени на попечении французского правительства: несовершеннолетние или несовершеннолетние , а также лица, ищущие убежища, или лица, ищущие убежища , Вместо этого эти уязвимые люди были депортированы.
Седрик: незаконно арестовывать и выдворять лиц, ищущих убежища. Запрещено отправлять несопровождаемых несовершеннолетних отдельно от родителей. Это серьезно. Это дети, которые пытаются избежать войны.
Ngofeen: Они составили план сделать немного шума о том, что они видели. Чтобы вывести слово в прессе и привлечь внимание политиков. Они возьмут на себя заброшенное здание, присед и политическую акцию там.
Седрик: Это присед - политическое действие. Мы хотим, чтобы государство заботилось о одиноких несовершеннолетних и лицах, ищущих убежища. Мы хотим соблюдения закона, просто.
Ngofeen: Они крались в несопровождаемых несовершеннолетних, которые нуждались в уходе от служб социального обеспечения детей или социального обеспечения для детей . Они предупредили прессу. На следующее утро, в 7 часов утра, полиция пришла эвакуировать их всех.
Седрик: Эвакуация происходит спокойно. Автобус прибывает и забирает всех молодых людей. Социальное обеспечение детей заботится о них.
Ngofeen: действия Седрика попали в New York Times и попали в заголовки по всей Франции. Дети были взяты под опеку государства. Это была цель. Гол Седрика сообщил полиции, что он помог сотням мигрантов перебраться во Францию. Так что полицейские арестовали его.
Седрик: Я говорю, что горжусь. Я помог 200 людям пересечь границу. Но я арестован. Этот присед находится в начале испытания, которое все знают.
Ngofeen: В преддверии своего суда Седрик получил около 30 угроз убийством по почте с графическими и тревожными изображениями.
Седрик: Отчеты помогли мне, но это может быть и опасно. Расистские угрозы приходят, сообщения отправляются онлайн и письма, написанные от руки ... Я сразу понимаю, что это исходит от крайне правых групп, которых много в Приморских Альпах.
Ngofeen: Седрик фактически имел дело с Францией без юридического статуса. В разговорной речи французские активисты называют это «преступлением солидарности» - преступлением солидарности.
Седрик: То есть помогать другим становится преступлением. К сожалению, в последние годы оно становится все более распространенным.
Ngofeen: В своем первом коротком выступлении, в начале 2017 года, отзывчивый судья наложил штраф в размере 3000 евро и отпустил Седрика. Но обвинение обжаловало приговор. При рассмотрении апелляции, когда сотни сторонников собрались возле здания суда, Седрик выступил с заявлением: «Я француз», - заявил он суду.
Седрик: Посетители приезжают сюда для определенного имиджа Франции. Франция - страна прав человека. У нас есть ценности для защиты.
Ngofeen: В августе 2017 года апелляционный суд вынес свой вердикт. Они признали его виновным, но его приговор был приостановлен, чтобы помешать ему отбывать срок тюремного заключения.
Седрик: Это победа, и я свободен. Но это еще не конец.
Ngofeen: Седрик был не только активистом во Франции, ему грозили штрафы и тюремное время за помощь мигрантам. В 2018 году он попросил провести слушание в Конституционном Совете , в котором он вмешался в Конституцию.
Седрик: Я имею право задать вопрос Конституционному совету: «Разве преступление солидарности не противоречит нашим республиканским ценностям? В конце концов, они основаны на французском девизе - Свобода, Равенство, Братство - особенно слово «братство». "
Нгофин: «Разве это так называемое преступление солидарности не противоречит тому, что представляет собой Французская республика за свободу
Седрик: Конституционный Совет отвечает положительно! Это здорово! Это означает: мы не можем обвинять людей, которые перевозят людей на территорию Франции, даже нелегальных мигрантов.
Ngofeen: суд приостановил предыдущее предложение Седрика. В своем решении судьи подчеркнули принцип братства во французской конституции. Они написали, что это должно оградить действия гуманитариев. Он установил главный прецедент для тех , кто хочет , чтобы помочь мигрантам внутри границ Франции - но не для оказания помощи активистам эм пересечь границу, квьте по - прежнему незаконно.
Седрик: Сегодня молодых людей реже отправляют в Италию. И это отчасти благодаря нам.
Ngofeen: Сегодня у Седрика дела обстоят лучше. Он и его друзья создали собственную некоммерческую организацию, и впервые они хорошо финансируются. Они предлагают социальную, юридическую и профессиональную помощь мигрантам. То, что Седрик хочет поехать в Европу, перестать делать вид, что мигрант уедет, если Европа закроет свои границы.
Седрик: Изгнание людей, которые сегодня хотели бы прийти к нам домой, означает быть соучастником убийства. Люди умирают в Средиземноморье. Франция не может себе этого позволить.
Ngofeen: Седрик Херроу предстанет перед судом в ближайшие месяцы за его действия в сквоте в 2016 году. Его адвокат надеется закрыть дело. Он и его друзья продолжают работать со своей некоммерческой организацией, которая называется «Защити свое гражданство» или Защити свое гражданство.
Ngofeen: Эта история была написана Cerise Maréchaud, журналистом из Парижа. Повествование Седрика Эрроу зачитал французский актер Жак Обадия.
Комментариев нет:
Отправить комментарий